Выпуск 22

Поэзия и проза

Стихи из книги «Достаточно»

Вислава Шимборская

Łańcuchy

Dzień upalny, psia buda i pies na łańcuchu.
Kilka kroków opodal miska pełna wody.
Ale łańcuch za krótki i pies nie dosięga.
Dodajmy do obrazka jeszcze jeden szczegół:
nasze o uncle dłuższe
i mniej widzialne łańcuchy,
dzięki którym możemy swobodnie przejść obok.

 

Na lotnisku

Biegną ku sobie z otwartymi ramionami,
wołają roześmiani: Nareszcie! Nareszcie!
Oboje w ciężkich zimowych ubraniach,
w grubych czapkach,
szalikach,
rękawiczkach,
butach,
ale już tylko dla nas.
Bo dla siebie — nadzy.

 

Цепи

Жаркий день, будка пса и сам привязанный пес.
В нескольких шагах поодаль — полная миска воды.
Но привязь коротка, ему не достать.
Добавим к картинке еще одну подробность:
наши чуть более длинные
и менее заметные цепи,
благодаря которым можем спокойно пройти мимо.

 

В аэропорту

Мчатся друг к другу, раскрывая объятия,
крича одновременно: — Наконец-то! Наконец-то!
Оба в тяжелых зимних одеждах,
в толстых шапках,
шарфах,
рукавицах,
в  зимней обуви,
но это только для нас.
А для себя — нагие.


Każdemu kiedyś…

Każdemu kiedyś ktoś bliski umiera,
między być albo nie być
zmuszony wybrać to drugie.

Ciężko nam uznać, że to fakt banalny,
włączony w bieg wydarzeń,
zgodny z procedurą;

prędzej czy później na porządku dziennym,
wieczornym, nocnym czy bladym porannym;

i oczywisty jak hasło w indeksie,
jak paragraf w kodeksie,
jak pierwsza lepsza
data w kalendarzu.

Ale takie jest prawo i lewo natury.
Taki, na chybił trafił, jej omen i amen.
Taka jej ewidencja i omnipotencja.

I tylko czasem
drobna uprzejmość z jej strony —
naszych bliskich umarłych
wrzuca nam do snu.

Каждый когда-нибудь...

Каждый когда-нибудь теряет своих близких,
между «быть» или «не быть»
приходится им выбирать второе.

Трудно признать, что это — факт банальный,
включенный в ход событий
согласно общей процедуре;

встающий рано или поздно на повестку дня,
вечера, ночи или зорьки бледной

и очевидный, словно в индексе пароль,
или как в кодексе параграф,
или как первая на вскидку
из календарных дат.

Такое, значит, право или лево у природы.
Таков, на как придется, ее згинь или аминь.
Таков реестр ее имущества и всемогущества.

И только временами
со стороны природы мелкая учтивость —
умéрших наших близких
подбрасывает в сны

Wyznania maszyny czytającej

Ja, Numer Trzy Plus Cztery Dzielone Przez Siedem,
słynę z rozległej lingwistycznej wiedzy.
Zdążyłem już rozpoznać tysiące języków,
jakimi w swoich dziejach
posługiwali się wymarli ludzie.

Wszystko, co zapisali swoimi znakami,
mimo że przywalone warstwami katastrof,
wydobywam, odtwarzam
wr pierwotnej postaci.

To nie przechwałki — 
czytam nawet lawę
i kartkuję popioły.

Objaśniam na ekranie
każdą wzmiankowaną rzecz,
kiedy ją wykonano,
i z czego, i po co.

A już zupełnie z własnego rozpędu
badam niektóre listy
i poprawiam w nich
błędy ortograficzne.

Przyznaję — pewne słowa
sprawiają mi trudność.

Na przykład stanów zwanych „uczuciami”
nie potrafię jak dotąd wytłumaczyć ścisłe.

Podobnie z „duszą”, wyrazem dziwacznym.
Ustaliłem na razie, że to rodzaj mgły,
rzekomo od śmiertelnych organizmów trwalszy.

Jednak największy kłopot mam ze słowem „jestem”.
Wygląda to na czynność pospolitą,
uprawianą powszechnie, ale nie zbiorowo,
w praczasie teraźniejszym,
w trybie niedokonanym,
choć, jak wiadomo, dawno dokonanym.

Tylko czy to wystarcza jako definicja?
Mam na łączach burczenie i śrubek zgrzytanie.
Mój guzik do Centrali kopci zamiast świecić.

Poproszę chyba o braterską pomoc
kumpla Dwie Piąte Zera Łamane Przez Pół.
To wprawdzie znany wariat,
ale ma pomysły.

Признания читающей машины

Я, номер Три Четырнадцать
дробь Семь,
слыву масштабом лингвистических познаний.
Распознавать умею сотни языков,
которые в истории своей
использовали вымершие люди.

Все, что успели записать тут знаками своими,
пока их не сгубили наслоенья катастроф, 
я достаю и возрождаю
в первоначальном виде.

И это не пустая похвальба — 
читаю даже лаву,
перелистываю пепел.

А на моем экране — поясненья
о каждом обсуждаемом предмете:
когда он был исполнен,
из чего, зачем.

И уж с разгона, по своей инициативе,
исследую я некоторые письма
и поправляю в них
ошибки в орфографии.

Признаться, толкованье некоторых слов
встречает затрудненья.

Так, состоянье, называемое «чувством»,
до сей поры не удается строго объяснить.

То же с «душою», этим странным выраженьем.
Пока что я решил, что это род тумана —
он будто бы прочней их смертных организмов.

Трудней всего, однако, с фразою
«я есть».
Похоже, это действие простое,
свершаемое всеми, но не вместе,
в правремени, конечно, настоящем,
но в наклонении несовершенном,
хоть, как известно, все давно свершилось.

Только достаточно ль такого описанья?
В контактах искры, гайки у меня скрежещут,
а кнопка связи с Центром попросту коптит.

Пожалуй, попрошу, пусть мне поможет кореш,
Две Пятых Ноль тире Одна Вторая.
Он, правда, всем известный сумасшедший,
но у него полно идей.

Ktoś, kogo obserwuję od pewnego czasu

Nie przybywa gromadnie.
Nie zbiera się tłumnie.
Nie uczęszcza masowo.
Nie obchodzi hucznie.

Nie wydobywa z siebie
głosu chóralnego.
Nie oświadcza wszem wobec.
Nie stwierdza w imieniu.
Nie w jego obecności
to rozpytywanie — 
kto jest za, a kto przeciw,
dziękuję, nie widzę.

Brakuje jego głowy,
gdzie głowa przy głowie,
gdzie krok w krok, ramię w ramię
i naprzód do celu
z ulotkami w kieszeniach
i produktem z chmielu.

Gdzie tylko na początku
sielsko i anielsko,
bo wkrótce jedna rzesza
z drugą się pomiesza
i nie będzie wiadomo,
czyje są, ach, czyje
te kamienie i kwiaty,
wiwaty i kije.

Niewzmiankowany.
Niespektakularny.
Jest zatrudniony w Oczyszczalni Miasta.
O bladym świcie,
z miejsca, gdzie się działo,
zgarnia, wynosi, do przyczepy wrzuca,
co hakami przybite do półżywych drzew,
co rozdeptane w umęczonej trawie.

Podarte transparenty,
rozbite butelki,
spalone kukły,
obgryzione kości,
różańce, gwizdki i prezerwatywy.

Raz znalazł w krzakach klatkę po gołębiach.
Zabrał ją sobie
I po to ją ma, żeby została pusta.

Некто, за кем я с некоторых пор наблюдаю

Не приезжает гурьбою.
Не напирает толпою.
Не участвует массово.
Не празднует громогласно.

Не извлекает из себя никакого
голоса в хоре.
Не заявляет всем и каждому.
Не говорит от имени.
Ему бесполезно
задавать  вопросы — 
кто за, а кто против,
простите, не вижу.

Нет там его головы,
где голова к голове,
где шаг в шаг, плечом к плечу
и прямиком к цели
с листовками в карманах
и напитком из хмеля.

Где только в самом начале
все ясно и прекрасно
потому что одно с другим
вскоре окажется в ссоре
и поди узнай,
чьи, ах чьи же это
камни и цветы,
виваты и кастеты.

Неупомянутый,
невыставляемый.
Работает в Городской Очистке.
И, едва светает,
с того места, где было дело,
собирает, выносит, в прицеп бросает
все, что было приколото к полуживым деревьям,
растоптано в измученной траве.

Все порванные транспаранты,
разбитые бутылки,
поломанные куклы,
обгрызенные кости,
четки, свистки и презервативы.

Раз он нашел в кустах клетку для голубей.
Забрал ее себе
для того, чтоб оставалась пустой.

Przymus

Zjadamy cudze życie, żeby żyć.
Denat schabowy z nieboszczką kapustą.
Karta dań to nekrolog.

Nawet najlepsi ludzie
muszą coś zabitego przegryzać, przetrawiać,
żeby ich czule serca
nie przestały bić.
Nawet poeci najbardziej liryczni.
Nawet asceci najbardziej surowi
żują i przełykają coś,
co przecież sobie rosło.

Trudno mi to pogodzić z dobrymi bogami.
Chyba że łatwowierni,
chyba że naiwni,
całą władzę nad światem oddali naturze.
I to ona, szalona, narzuca nam głód,
a tam gdzie głód,
tam koniec niewinności.

Do głodu dołączają się natychmiast zmysły:
smak, powonienie i dotyk, i wzrok,
bo nie jest obojętne, jakie są potrawy
i na jakich talerzach.

Nawet słuch bierze udział
w tym, co się odbywa,
bo przy stołach nierzadko wesołe rozmowy.

Принуждение

Мы поедаем чужую жизнь, чтобы жить.
Отбивную из трупа вместе с покойной капустой.
Меню — это некролог.

Даже лучшим из лучших
случается жевать и переваривать убитое,
чтоб их чувствительные сердца
не переставали биться.
Даже самые лиричные из поэтов,
даже самые суровые из аскетов
жуют и проглатывают нечто,
что когда-то спокойно росло.

Трудно совместить это с добрыми богами.
Разве что легковерны боги,
разве что — наивны,
над миром власть они доверили природе.
А та, шальная, нам навязывает голод,
а там где голод,
там невинности конец.

К голоду тут же присоединятся чувства:
вкус, осязание, и зрение, и нюх,
им ведь не безразлично, что на этих блюдах,
и каковы тарелки.

И даже слух берет участие
в происходящем,
ведь за столом нередок и веселый разговор.

Wzajemność

Są katalogi katalogów. Są wiersze o wierszach.
Są sztuki o aktorach grane przez aktorów.
Listy z powodu listów.
Słowa służące objaśnianiu słów.
Mózgi zajęte studiowaniem mózgu.
Są smutki zaraźliwe podobnie jak śmiech.
Papiery pochodzące ze zbiórki papierów.
Zobaczone spojrzenia.
Przypadki odmieniane przez przypadki.
Rzeki duże z poważnym udziałem niedużych.
Lasy po same brzegi porośnięte lasem.
Maszyny przeznaczone do wyrobu maszyn.
Sny, które nagle budzą nas ze snu.
Zdrowie konieczne w powrocie do zdrowia.
Schody na tyle w dół, na ile w górę.
Okulaiy do szukania okularów.
Wdech i wydech oddechu.
I niechby bodaj od czasu do czasu
nienawiść nienawiści.
Bo koniec końców
niewiedza niewiedzy
i ręce zatrudnione umywaniem rąk.

Взаимность

Существуют каталоги каталогов.
Пьесы об актерах, играемые актерами.
Письма по поводу писем.
Слова, служащие объяснению слов.
Мозги, занятые изучением мозга.
Бывают печали заразительные, словно смех.
Бумаги, извлеченные из сборников бумаг.
Взгляды, уловленные взглядом.
Падежи, склоняемые падежами.
Большие реки со значительным участием малых.
Леса, по самый край заросшие лесами.
Машины для изготовления машин.
Сны, вырывающие вдруг из сна.
Здоровье, нужное, чтобы вернуть здоровье.
Ступени — сколько кверху, столько вниз.
Очки для поиска очков.
Вдохи и выдохи дыханья.
И — пусть хотя бы временами —
ненависть к ненависти.
Ибо в конце концов 
незнание незнанья
и руки, занятые умываньем рук.
 

Mapa

Płaska jak stół,
na którym położona.
Nic się pod nią nie rusza
i ujścia sobie nie szuka.

Nad nią — mój ludzki oddech
nie tworzy wirów powietrza
i całą jej powierzchnię
zostawia w spokoju.

Jej niziny, doliny zawsze są zielone,
wyżyny, góry żółte i brązowe,
a morza, oceany to przyjazny błękit
przy rozdzieranych brzegach.

Wszystko tu małe, dostępne i bliskie.
Mogę końcem paznokcia przyciskać wulkany,
bieguny głaskać bez grubych rękawic,
mogę jednym spojrzeniem
ogarnąć każdą pustynię
razem z obecną tuż tuż obok rzeką.

Puszcze są oznaczone kilkoma drzewkami,
między którymi trudno by zabłądzić.

Na wschodzie i zachodzie,
nad i pod równikiem —
cisza jak makiem zasiał,
a w każdym czarnym ziarnku

żyją sobie ludzie.

Groby masowe i nagle ruiny
to nie na tym obrazku.

Granice krajów są ledwie widoczne,
jakby wahały się — czy być czy nie być.

Lubię mару, bo kłamią.

Bo nie dają dostępu napastliwej prawdzie.
Bo wielkodusznie, z poczciwym humorem
rozpościerają mi na stole
świat nie z tego świata.

Карта

Плоская словно стол,
на котором она лежит.
Нет шевеленья под нею,
выхода не найти.

Над ней — мое живое дыханье
не создает завихрений
и оставляет в покое
всю ее гладь.

Ее низины и долы всегда зеленого цвета,
желты, коричневы плоскогорья и горы,
моря и океаны ласково синеют
среди разодранных берегов.

Все крохотно тут, близко и доступно.
можно потрогать ногтем вулканы,
погладить полюсы без толстых рукавиц,
можно окинуть взглядом
любую из пустынь
рядом с рекой, текущей тут же рядом.

Лес обозначен несколькими деревцами,
среди которых трудно заблудиться.

На западе и на востоке,
и над экватором, и ниже —
тишь, будто мак посеян,
а в каждом зернышке из мака

живут себе людишки.

Братских захоронений или там развалин
на ней и не увидишь.

Границы стран едва заметны,
как бы в сомненье — быть или не быть им.

Люблю я карты, ибо лгут.

То есть не допускают внутрь задиристую правду.
То есть великодушно, с  юмором достойным
развертывают на моем столе
свет не с того света.

 


 

 Переводы Анатолия Нехая, 2020  

Стихи из книги «Достаточно»

Публикуемая здесь подборка стихов Виславы Шимборской из ее последнго сборника стиотворений "Достаточно" (Wystarczy) иллюстрирует эссе профессора Войцеха Лигензы на ту же тему, опубликованное в разделе "Эссеистика" даного выпуска ДП




Вислава Шимборская

Вислава Шимборская

Вислава Шимборская (1923-2012) - польская поэтесса, лауреат Нобелевской премии 1996 г. В 1945-1948 гг. изучала польскую литературу и социологию в  Ягеллонском университете, однако его не закончила.  В 1953-1981 гг. работала в краковской литературной газете «Życie Literackie».  Автор многих поэтических сборников,  оказавших значительное влияние на развитие польской литературы. В 1996 г. удостоена Нобелевской премии по литературе «за поэзию, которая с иронической точностью описывает исторические и биологические явления в контексте человеческой реальности».

 




Выпуск 22

Поэзия и проза

  • Новый опыт: о стихах Адама Загаевского и не только
  • Из сборника "Последние стихотворения"
  • Стихи о матери
  • Стихи из книги "Я, Фауст"
  • Моим горам. На дереве моем (стихи)
  • Стихи Яна Твардовского на православных интернет-сайтах
  • Пейзаж в лирике Чеслава Милоша
  • Поэтический фестиваль «Европейский поэт свободы» в Гданьске
  • Пять стихотворений о Грузии. C Украины
  • "Берега, полные тишины" (стихи Кароля Войтылы)
  • Стихи Анны Пивковской из сборника "Зеркалка"
  • Белая блузка (фрагмент)
  • Очкарики. Песни 60-х годов
  • "Мне зелено..." Песни 70-75 гг.
  • Стихи из книги воспоминаний «В доме неволи»
  • Прощальные песни Осецкой
  • Эва Липская в России
  • Рассказы о животных
  • Два стихотворения из книги «Прыжок в даль»
  • Стихи из книги «Там, где растут горькие цветы»
  • Стихи Тадеуша Ружевича в переводах Екатерины Полянской
  • Стихи Эвы Найвер из книги «Комната чисел»
  • Поэтические миниатюры Боновича
  • Рассказы о животных: Барри
  • Молодежь переводит Шимборскую
  • Вырезки
  • Два стихотворения из сборника "Слава Богу"
  • "Петушок"
  • Такие были времена
  • Польские поэты о своей стране
  • Петушок (окончание)
  • "Пан Тадеуш" для детей (коллективный перевод)
  • Астрономия Войского
  • Попутчик
  • Дышать
  • Лари
  • Немецкая история
  • Кайрос
  • Три стихотворения о Мандельштаме
  • Поэтические миниаюры о разных странах
  • Отчизна. "Расстреляли мое сердце..." (стихи)
  • Восьмистишия из книги "Осень в одичалом саду"
  • Отшельник
  • Акушерка из Освенцима
  • Пять стихотворений
  • Отшельник (окончание)
  • Стихи из книги «Достаточно»
  • «Диспансеризация» (рассказ попутчика)
  • Сердце Шопена
  • Записки из болезни
  • Заложник
  • Сыновья
  • Призраки детства
  • Разговор с дьяволом собора Нотр-Дам
  • Два стихотворения
  • Белая блузка
  • Памяти Адама Загаевского. "Мертвая погода"
  • Что случилось?
  • Белая блузка (окончание)
  • Стихи о польских городах
  • Новые стихи
  • Адам
  • Стихи Загаевского в переводах Вячеслава Куприянова
  • Вариации на темы Стаффа
  • "Такие были споры и забавы..."
  • Праздник для всех
  • Алитус
  • "По саду женщин..."
  • На смерть Суламиты
  • Две "историйки"
  • Стихотворение о смехе
  • Просто жить
  • Безвестные герои
  • По ту сторону тишины. Стихи
  • Горшечник и гоплит
  • Поэзия Донбасса
  • Стихи о войне
  • Стихи из цикла «Спишь у меня под кожей»
  • Реки Вавилона
  • Три любви Федора Бжостека (фрагмент)
  • Иди и смотри, Наташа!
  • Шуга по-черному. Иди и смотри, Наташа!
  • Хлебные четки
  • Пани Дорота
  • Лирические стихи и переводы
  • Лешики и лимерики
  • Дерево и дворняга
  • Гармоника маленькой Эвы
  • Свежий ветер с гор
  • Стихи из книги "Лента Мёбиуса"
  • Две газели
  • Стихотворения
  • Неизвестный голландский мастер
  • Стихи из цикла «Окрестности молитвы»
  • Plusquamperfekt
  • Стихи Э.Б.Лукача
  • Три занеманские песни
  • Запах терновника или настоящий еврей
  • Стихи в переводах Леонида Цывьяна
  • Стихи
  • Рождество в Неборове
  • Стихи из книги «Дар»
  • Стихи в переводах Марины Шалаевой
  • Красивая смелая женщина на грани нервного срыва
  • На лесоповале
  • ARS POETICA. Гимн старцев
  • Стихи из сборников "Струна" и "Свеча"
  • Из книги «Старше жизни»
  • «Подальше от этой земли…»
  • Рассказы в письмах
  • Уверенность
  • Песни из мюзикла "Хочется чнерешен"
  • «Октябрь» и другие стихи
  • Крохотки