Ищу слово

Хочу назвать их единым словом:
каким?

Беру слова из словарей, перебираю, словно стих,
меняю и в числе, и в роде,
Ни одно из них
не подходит.

Храбрейшее из них —  трусливо бесконечно,
то, что презрением разит, —  священно до конца,
то, что жестокости полно —  о милосердье шепчет,
что ненавистно и черно —  не трогает сердца.

То слово должно быть вулканом,
пусть рвется, вскипает и пышет,
как гнев разъяренного Бога,
как ярость, разящая свыше.

И пусть это слово, одно это слово
насытится кровью,
Вберет в себя ужасы братских могил,
застенков и тюрем оковы.

Пускай же опишет точнее и четче,
кем были они, что было и стало,
Перо повторяет вчерашние речи,
но этого мало.
Так мало.

Бледна наша речь, безосновна,
а звуки сливаются в гул.
Всей силою мысли
ищу это слово,
но все же найти не могу.
Не могу.

 Яна Герасименок, СПб

Крестовый поход детей

Там, в самом жарком из городов страны,
тонут лицом в запекшейся крови
детские трупы.

Первые игры в войну —  не понарошку,
первая удаль.
Увидел. Попробовал. Теперь уже это шутка.
Стрелять —  это ведь просто.
Не промахнешься.

Первое приключение. Настоящее, взрослое.
В руках сжимает бутылку с бензином, сам напряженный, упрямый.
Вчера было три танка, сегодня будет четвертый.
Нетерпеливые руки спешат исполнить приказ.

—  Через город, лежащий в руинах,
в пламя пожаров, которых никто не погасит.
Вооруженный сжатыми кулаками, застывший в крике,
идет под жарким, густым градом пуль
мальчишек крестовый поход.

Наши глаза устают, полные свежих воспоминаний,
Но руки наши знают и верят.
Руки, держащие небосвод,
Знают: мир возродится, свободный от войн и их грязи,
Всецело оплачены будут годы растоптанных жизней.
Руки верят: придет новый мир,
новый порядок и ритм.

...И, может быть, потому,
Ночью и днём,
Мучит нас грусть: почему?
Мучит невыразимый вопрос: для чего 
трупы погибших детей?

 Ирина Ханнанова, Иркутск

Явность

Вот мы, нагие любовники,
милы друг другу —  не надо большего.
Лепестками век лишь прикрытые,
лежим одни глубокой ночью мы.

А ведь знают о нас уже, знают
стены комнаты этой и печь.
Тени вокруг любопытно блуждают — 
тайну нашу уже не сберечь.

И знают стаканы причину того,
что чай недопитый стынет.
А Свифт уже понял давно, что его
никто не прочитает ныне.

А птицы? Не обманывай себя.
Я видела вчера: летая,
они крылами написали
имя, которым тебя называю.

А деревья? Скажи, что же значит
Шепотливый их долгий романс
Говоришь: только ветер всё знает.
А откуда он проведал о нас?

В окно влетела бабочка ночная
и на мохнатых крылышках
порхает —  туда-сюда и взад-вперед — 
всё время шелестит над нами.

Может, она видит больше нас
остротой своих насекомьих глаз?
А мы не могли и подумать в тот час,
что наши сердца в темноте сияют.

Кирилл Шульгин, Петергоф

Любовь с первого взгляда

Оба верят, что чувство пришло к ним внезапно,
Оба верят, и это прекрасно.
Но пусть знают, не все в жизни просто и ясно,
Иногда мы должны сомневаться.

Не могли прежде видеться он и она — 
Оба верят и оба согласны.
Ничего между ними не было —  никогда,
И сомнения тут напрасны.

Если так, что скажут на это тогда
Наблюдавшие так беспечно
Этажи, коридоры, ступеньки, дома,
Где прошли незаметно их встречи?

И мне любопытно узнать, что ответят,
Если спрошу, не помнят ли они
В двери случайно промелькнувшего лица?
И сказанного в давке «извини»?
Что, правда ли, они уже забыли,
Как говорит им в трубке телефонной
«Это ошибка» —  голос незнакомый?

—  Но знаю, каким будет ответ:
Им этого не вспомнить, нет.

И как удивлены они бы были,
Узнав, что столько долгих лет,
Смеясь, играет случай с ними.

Он еще вовсе не готов был
стать их судьбой навеки,
сближая их и отдаляя,
перебегал им дорогу,
И под улыбкой , смех скрывая,
Отпрянуть он спешил назад.

Были знаки, были сигналы.
Что с того, что их не читали?
Не умели их разгадать?
Может, три года назад,
Или в недавний вторник,
С дерева листик проворный
с плеча им на плечо перепорхнул?
Может, пропало что однажды
и кем-то нашлось после?

Кто знает, не мяч ли
в чаще ушедшего детства?
Следы случайного прикосновения
несут еще звонки, дверные ручки
и чемоданы в камере хранения?
Быть может, сон, приснившийся обоим,
наутро тотчас преданный забвению?

Ведь каждое начало — 
это только продолжение,
а Книга Судеб
открыта ровно посредине.

Ирина Ханнанова, Иркутск