Свадьба в Кейданах

Кейданы, некогда славная столица кальвинизма в Литве, долго сохраняли черты былого расцвета. Также и практические, так как приезжавшие в Кейданы из разных стран иноверцы, главным образом шотландцы, основывали там разного рода предприятия и ремесленные мастерские. Помимо того, это был город школ, начиная с протестантских школ, открытых во времена Радзивиллов, и кончая той, в которой упражнялся в науках Гейштор. В XIX веке Кейданы понемногу превращались в маленький, преимущественно еврейский городок. […]

Город Кейданы находился на границе Литвы и Жмуди, границей была река Невяжа, правый ее берег – это Жмудь, а левый – Литва или Аукштота, так что Игнацогруд Гейштора и соседние села, находившиеся на левом берегу, были литовскими, а вот Сурвилишки, если я не ошибаюсь, уже жмудскими. Самый большой костел в округе, кейданская фара[1], стоит на левом, литовском, берегу. «Вот наша фара, – пишет Гейштор в «Прогулке вдоль Невяжи» – массивное огромное сооружение весьма серьезной архитектуры, несущее тяжесть веков, ибо это один из старейших храмов в Литве, память о господстве крестоносцев над Невяжей. Фара, позднее изуродованная фронтоном, возведенная на пригорке, господствует над всей округой; у ее подножья теснятся дворики и убогие дома, в которых с другой стороны Невяжи живут преимущественно христиане».  Левый берег или правый, разница не имеет значения, так как Жмудь некоторое время была под властью крестоносцев. Зная об этом, я все же не могу сообразить, как далеко за реку простирались их владения, а, видимо, простирались, ведь не стали бы они строить костел на самой границе.

И вот в этой фаре 31 июля 1862 г.  состоялась свадьба Зыгмунта Сераковского с Аполлонией Дылевской, происходившей из известной семьи конспираторов и ссыльных. И благодаря этому событию, описанному в дневниках Гейштора, имя Сераковского перестало для меня быть известным только из учебников истории. Я считал его кем-то вроде профессионального революционера, долгое время действовавшего в подполье. В действительности Сераковский жил в Петербурге, служил в Генеральном штабе, а его чин позволял ему путешествовать не только в Литву, но и за границу. Российская интеллигенция после крымской войны переживала период больших либеральных надежд, эвфорию собраний, дискуссий и проектов; всю эту атмосферу высмеял Достоевский на первых страницах «Бесов». Тогда полным-полно было безумных замыслов, например ликвидация армии, всеобщее разоружение и свобода для Польши. Во всем этом участвовал Сераковский и, кажется, серьезно относился к заверениям своих русских друзей, что вскоре они устроят у себя революцию.

Из Петербурга он приехал на свою свадьбу. «Свадьба происходила в Кейданах, потому что там жили Беркманы, и вся семья туда пришла. Со стороны Зыгмунта были только я и Ян Станевич».

«С Зыгмунтом мы в эти дни долго спорили, он верил в хорошее отношение к нам некоторых партий в России и в возможность восстания с их помощью». «Я не разделял этой веры, но, в общем, я соглашался действовать вместе с ними, лишь бы русские начали первыми. Зыгмунт считал меня не излечившимся от предрассудков...» Издание «Дневников» 1913 г. подвергалось цензуре. Точки означают, по всей видимости, нелестное мнение Гейштора о русских.

Как известно, восстание 1863 г. принесло поражение либеральной русской интеллигенции, так как общественное мнение поддержало войска, посланные на усмирение польского мятежа (кстати, в битвах с повстанцами отличился герой «Бесов» Ставрогин). Это был конец влияния Александра Герцена и его журнала «Колокол». Достаточно было ему раз высказаться в пользу Польши, как его объявили предателем, действующим против святой России.

Сераковский вместе с молодой женой вернулся в Петербург.  В марте 1863 г., когда в Литве началось восстание, Александр Оскерка, член Отдела, управляющего провинциями Литвы, привез туда известие об этом. «Зыгмунт, как мне рассказала его жена, увидев Александра Оскерку, сразу понял, в чем дело, и сказал, что тот принес ему смерть. Но, естественно, Зыгмунт не мог иметь ни минуты колебания, как он нам сказал. «С вашей (моей и Оскерки) стороны неучастие в восстании было бы признаком отсутствия патриотизма, а с моей – подлостью». Он понимал несвоевременность этого взрыва, знал, что идет на верную смерть, но ни минуты не колебался».

Гейштор пересказывает разговор с Сераковским, когда тот приехал с женой в Вильно, и о его военных планах. Жмудь должна была стать театром военных действий, ввиду наибольшего числа добровольцев. По причинам, которые я тут оставлю в стороне, отряд Сераковского двигался на север, и решительное сражение состоялось на границе Литвы и Курляндии, под Биржами, 25, 26 и 27 апреля (старого стиля). Русские победили, Сераковский был ранен. «Под Биржами погибла отборная наша молодежь и многие из видных военных; я там потерял моего брата Юзефа». Раненого Сераковского можно было спрятать. Вот подробности у Гейштора: «Тяжелораненый, он скрылся в имении Скробишки, у Коморовских. Хозяев не было. Напрасно Ярослав Коссаковский и некоторые другие, а также старый слуга Сыруцов, Леопольд, уговаривали его бежать; каждую минуту можно было ждать прихода русских отрядов. Зыгмунт был измученным и тяжело раненым, а никакой повозки в Скробишках не нашлось, дважды посылали к Кощялковским, однако безрезультатно. Зыгмунт хотел, чтобы Коссаковский сам поехал в Раткуны, и это могло бы спасти его, двоюродного брата Комаровской, однако Коссаковский не пожелал оставить своего вождя. Вскоре пришли русские и обоих арестовали».

Сераковский был повешен 15 июня 1863 г. в Вильно на Лукишской площади. Ярослав Коссаковский был приговорен к смерти, но в связи с несовершеннолетием казнь ему заменили восемью годами каторги. Через несколько лет он вернулся в Литву.

Перевод Ан. Нехая

Отрывок из книги Чеслава Милоша «Поиск отчизны» (Изд-во Европейский дом, СПб, 2013)