Трезоркина сказка

— Ну вот, мы и приехали. Этот дом, кажется? – спросил симпатичный парень, обращаясь к седому старику, сидевшему рядом с ним в иномарке. – Жди, дед, сейчас помогу выбраться из машины.

Он успел заглушить мотор и даже открыть дверцу со своей стороны, когда тот остановил его:

— Спасибо, Иван, я  и сам справлюсь — не развалюха. А вот правнука попрошу: пусть проводит меня до нашего бывшего двора. И ему полезно услышать эту историю! — почти приказал старик, оглянувшись на заднее сиденье, во всю длину которого разлёгся двенадцатилетний пацан в наушниках и что-то вполголоса напевал. Разговора между отцом и прадедом он не слышал.

— Матвей, Матвей! Да сними ты свои наушники, наконец! Выходи из машины, проводишь деда, куда скажет. А я съезжу по делам и вернусь за вами минут через сорок, — не вдаваясь в подробности, сказал отец и высадил обоих возле полуразрушенного дома, который готовили к сносу.

Мальчик нехотя вылез из машины, подал прадеду руку, и они направились туда, где когда-то жили люди. Дом смотрел на людей пустыми глазницами-окнами, словно жалуясь, что его так несправедливо бросили. Подошли. Старик окинул дом и двор подслеповатым взглядом, силился узнать. Старая собачья будка с полустертой надписью стояла на прежнем месте… Букв уже не разобрать. Можно было только догадываться, как звали её владельца...

— Внучек, давай подойдём поближе — расскажу… Ты должен знать!

И дед Матвей начал свой рассказ…

 — Трезорка, как мы его называли, был в пору моего блокадного детства любимцем двора. Как-то под осень приблудился: забрёл, видно, от собачьего отчаяния в первый попавшийся двор, да так и остался тут жить. Мы его не только не прогоняли, даже наоборот, соорудили во дворе будку, женщины постелили в неё коврики, поставили эмалированную миску под нехитрую собачью еду. Однако на цепь пса не сажали: приходи, когда хочешь. Пёс далеко от двора и не убегал. Побегает-побегает днём, а к вечеру как на посту – в будке отлёживается, вытянув лапы. Отсыпается…

 Прадед описывал довоенную жизнь в таких подробностях, что Матвей невольно заслушался, на мгновение представив себе, будто он сам когда-то всё это пережил.

— Эй, как тебя там? Будешь вчерашний суп? Извини, свежего нет…

— Привет, лохматое чудо, сидишь, скучаешь? На, держи косточку!

С утра жильцы несли своему новому соседу, у кого что было: рыбью требуху, остатки домашней стряпни… Неожиданно свалившемуся на него изобилию внимания и еды пёс был очень рад. После долгих скитаний под дождём, редких подкармливаний случайными прохожими и беспокойным сном на грязной мостовой новая жизнь казалась ему настоящим раем. Только бы этот рай продлился подольше!

На собрании двора решено было назвать пса Трезором. Красной краской написали на будке  его имя. Не забудешь! Забота и внимание жильцов явно пошли ему на пользу. Пёс повеселел, заметно округлился, отрастил новую шерсть взамен редкой старой, стал отзываться на придуманное людьми имя…

Однако в одно осеннее утро в трезоркину миску, кроме воды, и налить оказалось нечего. Пёс не понимал, но чувствовал, что происходит что-то нехорошее, непонятное и даже страшное. Гораздо страшнее всей его бродячей жизни. Война…

С жильцами дома тоже творилось неладное... Во двор приезжали машины, спешно увозя кого куда. Мужчины вдруг разом посерьёзнели, сменили светлые рубашки и брюки на одежду тёмного цвета, штиблеты и ботинки — на кирзовые сапоги. Вскинув вещмешки на плечи, обнимали и целовали своих матерей, жён, детей, на несколько минут замолкали и, произнеся последние слова, уходили прочь.

…Дом почти опустел. Остались только четыре семьи, шестнадцать человек. Пятеро из этих шестнадцати — дети разного возраста. Теперь редко кто подкладывал Трезору еду – людям самим есть было нечего.

И, когда однажды его миска целый день простояла пустой, не считая воды, пёс о чем-то задумался и куда-то убежал. Жильцы дома вздохнули с облегчением. Больше не нужно было смотреть  в голодные собачьи глаза, оправдываться.

Но Трезор никуда не пропал. На следующий же день он вернулся, неся в зубах пойманного зайца. Подбежал к дому, громко залаял. Из подъезда вышел, шаркая по-стариковски ногами, мужчина в телогрейке, ватных штанах и в валенках с калошами, крепкий ещё, но не годный для фронта по возрасту. — Что это ты принёс, Трезор? Неужто зайца? – удивился тот и кликнул оставшихся в доме жильцов — женщин с малыми детьми.

Те вышли, едва переставляя ноги, держа голодных детей на руках. Увидев зайца, обрадовались, заплакали, подошли к своему спасителю, стали гладить его, как и прежде, по большой лохматой голове. Охотничьего трофея, что добыл Трезор, хватило на обед для всех четырёх семей. Требуху, лапы и голову отдали добытчику, а из жёсткого заячьего мяса стали готовить супы.

Пёс и на следующий день убегал, и ещё через день, и ещё, и ещё… Колхозные поля под Ленинградом были полны неубранного урожая. Фронт почти вплотную подступил к городу, все ушли воевать, убирать выращенное было некому. Капуста, морковка, картофель, свёкла так и остались невыкопанными в земле.  А зайцам в лесах — раздолье.

 — Представляешь, Матвей, кругом голод и холод, а из форточек нашего дома доносится запах бульона из зайчатины и выкопанных из земли овощей. Растягивали мы добычу Трезора, как могли. А потом кто-то догадался шить из заячьих шкурок шапки и жилеты для детей. Не выбрасывать же добро! И у меня, тогда шестилетнего пацана, жилет и шапка тоже были! А уж коли удавалось выкроить что-то из шкурок на варежки, то меняли их у солдат на табак, а тот, в свою очередь, — снова на еду. В самую холодную и голодную первую блокадную зиму кормил нас, приютивших его жильцов, приблудный пёс Трезор. За добро благодарил, по-своему, по-собачьи.

Однажды и мы, дети решились пойти вслед за Трезором на его охоту. Его следы показали нам маршрут. Пока родители были на работе, мы с пацанами ходили с саночками на засыпанные снегом поля и выкапывали неубранные овощи. Это были, хоть и подмороженные, но всё-же овощи! Очень даже съедобные. Из картофельных очисток можно было напечь оладьев, капустой просто хрустеть, а свекольный сок пить вместо чая.

Дед Матвей стал вспоминать новогодний вечер очередного военного года:

— А под Новый год взрослые поставили во дворе невысокую ель, и на её ветках вместе с игрушками повесили самые настоящие конфеты. Мамкам хотелось порадовать нас, детишек, , побаловать чем-то особенным, и они выменяли у солдат— тыловиков принесённый Трезором трофей на самые настоящие шоколадные конфеты! На общем столе стояли варёные овощи с колхозных полей, студень из столярного клея и чёрный блокадный хлеб наполовину с отрубями и картофельными очистками.

Так сообща потихонечку пережили страшную зиму. А когда пришла весна, жить стало легче – зайцев расплодилось особенно много. Охотнику Трезору подвалило работы как никогда. Ежедневно убегал он со двора в лес и охотился на зайцев. Надо же было кормить и себя, и нас, людей. И он кормил.

Дед вздохнул глубоко, замолчал, словно передышку себе давал, а потом посмотрел на правнука и продолжил рассказ.

—  Никто из наших четырёх семей, оставшихся в доме, не умер – ни дети, ни взрослые! И это было большим счастьем!. А спустя несколько месяцев вместе с весной пришла Великая Победа. Да, мало-помалу жизнь стала налаживаться. Уже было что поесть и чему радоваться.

— А что Трезор? Так и продолжал бегать за зайцами после войны? – поинтересовался Матвей.

— А Трезор…, —  дед снова вздохнул и замолчал. – ему уже можно было никуда не бегать. Снова стали кормить его всем двором. Но избавиться от этой блокадной привычки Трезор не захотел. И однажды с ним стряслась беда… Пёс, как и раньше, отправился в лес. Но вернулся как-то очень быстро, прихрамывая на одну лапу и оставляя кровавый след на земле. Похоже, подорвался на мине. Неубранных мин рядом с городом после войны много ещё оставалось. Раненый пес дополз до дома и до нас, людей. Но поправиться уже не смог: умер прямо во дворе, возле своей будки. Мы ничем ему помочь уже не могли. И взрослые, и дети плакали над ним, как над родным человеком. А потом похоронили тут же, во дворе. Поставили небольшой обелиск рядом с будкой, прикрепили к нему фотографию, вот эту самую.

Дед полез дрожащей корявой рукой в карман пиджака, достал оттуда фото пса. Трезор сидел на фоне ещё крепкой деревянной будки, на которой отчётливо читалось его имя, смотрел большими глазами на людей по ту сторону объектива. Надпись на обороте гласила: «Пёс Трезор, спас шестнадцать человек во время блокады Ленинграда», а строчкой ниже – «годы жизни 1939-1945».

 Едва сдерживая слезы, он проговорил:

— Матвей, это героический пёс. Если бы не он, никого бы из нас на свете не было! И тебя в том числе. Дом расселили, как видишь, люди давно разъехались. А тут готовят место под новый дом. Я узнал об этом и попросил строителей не закатывать в асфальт могилку Трезора, а разрешить посадить на ней ёлочку. Пусть растёт в память о нем!

И тут сзади подошел Иван, внук деда Матвея. В одной руке у него была лопата, а в другой он держал небольшую зелёную ёлочку. Нарочно ездил за ней в лесничество.

— Ну что, сынок, справимся? – подмигнул он Матвею.

— Справимся, па! Давай лопату! – решительно ответил вихрастый мальчишка, сняв с шеи так мешавшие ему сейчас наушники.

На фото: Памятник Трезору во Всеволожске Ленинградской области