Папина трубка

з книги стихов «Мама» (1953)

У ОКНА

Под солнышком весенним, ярким
деревья расцветали в парке,
а у окошка, тише тени,
льет мама слезы в день весенний.
— О чем ты плачешь, где болит,
о чем ты слезы льешь, тоскуя?
— Скажу я, все тебе скажу я,
когда уже с деревьев цвет слетит.

Густые хлопья с неба плыли
и все окошко залепили,
а под оконным переплетом
тихонько мама шила что-то
и слезы смахивала с век.
— О чем ты слезы льешь, тоскуя?
— Скажу я, все тебе скажу я,
когда уже не будет падать снег.

ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ

Каким был радостным наш дом,
когда все ладилось у мамы!
Сверкала ступка над столом,
и чистотой сияли рамы,
и стекла окон с коркой льда,
что так печально слезы лили,
на кухне с запахом ванили
светились радостно тогда…

Садились птицы у окна,
чтобы ее послушать пенье,
а если хмурилась она,
то улетали во мгновенье.
Смолкал и шум тогда, и смех,
и даже кот, игравший лапкой
с клубочком шерсти или тряпкой,
смотрел испуганно на всех.

Когда уже валилась с ног
и спать в кровать нас относила,
нам мягкую постель стелила
рукою жесткой, как скребок.
Горит фитиль у ночника,
и, над кроватью нависая,
проходит мамина большая
тень — наподобие паука...

Теперь уж так не засыпаю.

ПАПИНА ТРУБКА

Папа имел привычку
закуривать перед сном.
Трубку он брал и спички,
брал кисет с табаком.

Облачком голубоватым
тает дым без следа...
То, что любил когда-то,
будешь любить всегда.

Сядет он на балконе,
темен уж небосвод.
Вспыхнет огонь в ладони,
папин осветит рот.

Чем бы без памяти были,
чем были б наши года?
Кольца из трубки плыли, —
светлых дней череда.

А мама отца ругает —
не зло, а просто так.
А он ей не отвечает
и знай крошит табак.

А когда трубка гаснет,
тоже вступает в спор:
— Экое, мол, несчастье —
пепла чуть на ковер!

Облачком голубоватым
тает дым без следа...
То, что любил когда-то,
будешь любить всегда.

Папа лежит в постели,
бледен он и горяч,
а матушка еле-еле
удерживает плач.

Трубку она поднимает,
нежно ее берет,
дым теперь не мешает, —
трубка цветком цветет.

И мама присмиревшая
зардеется, словно мак,
а трубка догоревшая
будто вся в жемчугах…

Облачком голубоватым
тает дым без следа.
То, что любил когда-то,
будешь любить всегда.

ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ

— Картошка — не на что взглянуть!
а печка!.. — Мама говорила,
что эта печь когда-нибудь
и впрямь сведет ее в могилу.

Конечно, это не со зла,
а просто мама торопилась.
Ей было не поднять котла,
когда картошка в нем варилась.

И с утюгом была беда,
едва возьмешь, уже остынет.
Ведь электричества тогда
у нас не знали и в помине.

А утром в выходные дни
она стирала на балконе,
и были после так нежны
ее шершавые ладони.

Варила, чистила котел
и в погреб со свечой спускалась.
— Теперь осталось вымыть пол
и подмести... Помог бы малость!

А тряпка — грустное крыло,
взлететь бы хоть немного выше!
— Садись-ка к печке, там тепло,
да не ступай, где мокро, слышишь?

Потом иглу хотела взять,
но трудно нитку было вдеть ей,
потом присела на кровать —
повисли руки, словно плети.

— Ложись, ведь ночь уже. А я
еще посуду перемою...
А из раскрытого окна
так горько пахло бузиною.

ДОМ

Ты — мир простых вещей, что я любил,
навеки унести с собой желая.
Я понял, уходя: ты раем был,
в тебе, казалось, небо я теряю.

Окошко мне шепнуло: — Погоди,
уйдешь — и станем сиротами оба…
А маятник кивнул: — Скорей иди!
А крестик на стене: — Я твой до гроба.

Печная дверца, в саже от огня,
в том уголке, где спать всего теплее,
с тоской вдогонку позвала меня:
— Когда замерзнешь, я тебя согрею!

Кричала мать, тревоги не тая:
— Идет гроза, не уходи от дома!
Мир был прекрасен, милая моя,
еще прекрасней — под раскаты грома.

Сказала роза, опустив листки:
— Смотри, не заблудись из-за меня ты!
Когда же губ коснулись лепестки,
наполнились уста их ароматом.

А облако позвало: — Там, вдали
волшебный замок я тебе открою!
А речка: — поспеши на берега мои,
и водопад услышишь ты с зарею!

В биенье сердца, под сплетеньем жил
послышалось мне: «Тайну я скрываю…»
Когда же сладкий голос поманил,
душа сказала: — Эту песню знаю!

И мать поцеловала в лоб меня:
— Прощай! — И я ушел без колебанья.
Но в тишине пустеющего дня
я слышал стук колес на расстоянье.

Через года стучусь в родную дверь:
в сучках порог, и щель в полу зияет…
Волнуюсь: кто откроет мне теперь?
Молчание. Никто не отворяет.

У старого окна печальный вид,
прогнили рамы, и стекло чуть живо,
и маятник растерянно стоит,
лишь крестик ожидает терпеливо.

Свое лицо я вижу в зеркалах,
и времени печать на нем я вижу.
К объятьям той, что обратилась в прах,
пришелец придвигается все ближе.

Перевод Анатолия Нехая