Сенкевич живет в Варшаве на улице Шопена. В его прекрасной квартире царит сосредоточенный порядок; все говорит о серьезной заботливости, все показывает, что здесь нет места никакой анархии. Кабинет, в котором трудится Сенкевич, просторен. Большой стол стоит посредине. Над головой Сенкевича висит его портрет. Задняя стена вся занята книгами. 

Когда я вошел, меня встретил очень сердечно сам хозяин. Уже седой, с мудрым мягким взглядом, внимательно выслушал, зачем я пришел. Он был не слишком доволен тем, что я собираюсь влезать в тайны его работы, однако, «если это может чему-нибудь научить — я к Вашим услугам», — сделал он вывод. 

—Могу ли я сразу же записывать Ваши слова? — О, нет. Пожалуйста, напишите мне лучше Ваши вопросы, а я через несколько дней дам ответ.

Я не хотел отнимать времени у маэстро и попрощался с ним. На следующий день я сразу же послал ему вопросы  и спустя несколько дней  получил  ответ. 

«Некогда на вопрос: как я творю? — я отвечал, что творю, как кухарка, которая не любит, когда ей заглядывают в горшки. Говорить о себе всегда не слишком приятно. Но поскольку ваша анкета имеет целью охватить всех живущих польских писателей, то я, не желая быть исключением, отвечаю на содержащиеся в ней вопросы, а именно: 

1) На вопрос, как возникает художественный замысел, труднее всего ответить. Он может возникнуть под влиянием самых разных возбудителей, наплыва чувств или идей, носящих личный характер либо замечаемых в окружающей действительности; под влиянием общественных течений, исторических событий, патриотических устремлений  и гуманных чувств. Его предлагает, а, вернее, подсовывает иногда природа и ее явления, а иной раз – прочитанные книги, увиденные картины, одним словом: всевозможные возбудители, действующие на художественное  воображение и одновременно на чувства.

Объясню это на примерах из собственных произведений.

«Наброски углем» возникли из наблюдений за отношениями в селе, возникшими после раскрепощения крестьян, которое привело к  возникновению (сегодня уже, к счастью, засыпанной) пропасти между усадьбой и сельской хатой.

«Трилогия». Из моего увлечения историческими хрониками и дневниками этой эпохи, которую я, как художник, ощущал сильнее,  чем другие исторические периоды — и из желания подбодрить сердца.

«Без догмата». Из размышлений о том, к чему приводит излишний самоанализ и вообще чрезмерная  изысканность различных гениев без портфеля.

«Камо грядеши». Из внимательного чтения Тацита, а за ним и других источников — и из впечатлений, собранных во время длительного пребывания в Риме.

«Крестоносцы». Из ощущения национальной славы в противоположность нынешнему национальному убожеству.

«В пустыне и пуще».  Из любви к нашим детям и из воспоминаний о путешествиях. 

2) Каждый замысел вылеживается во мне долго и, если можно так выразиться, ферментирует, прежде чем я за него примусь. Пример: образ Заглобы я ввел в роман «Огнем и мечом» для того, чтобы вся картина не казалась чересчур унылой, но он, однако, превратился  в одно из главных действующих лиц и пропутешествовал вместе со мной целых тринадцать томов. Не раз в ходе работы мне случалось вводить новые фигуры для полноты жизни, либо для более точного проведения основной идеи. 

3) Поскольку я считаю, что наивысшим искусством и самой глубокой психологической задачей писателя является сотворение живого человека, который остается в людской памяти, как тип, я прежде всего стараюсь создавать героев, обладающих не только общими, но и индивидуальными чертами жизни и характера. 

4) Планов я не пишу. Не разделяю заранее романа на главы и не устанавливаю, что в каждой из них будет написано. Предоставляю это логике вещей и естественному ходу событий.  

5) Хотя писание вовсе не дается мне легко, мои рукописи выглядят довольно чисто, ибо я вначале перечеркиваю в мыслях все фразы и определения, которые мне не кажутся достаточно живописными и сильными. Я предпочитаю таких писателей, которые пишут с трудом, но читаются легко, таким, которые легко пишут, но которых трудно читать. 

6) Я стараюсь избегать перевеса слов над содержанием, чтобы не впасть в  демонстрацию стиля и в литературное барокко — и для того, чтобы описываемые события не пропадали под избытком определений, как зимой все формы пропадают в снежной  метелице. 

7) Работаю я с десяти утра до трех пополудни, насколько мне позволяет господствующий у нас обычай употреблять писательское время на всякого рода общественные и даже частные дела. 

8) Что касается книг и авторов. Всегда могу читать «Илиаду» и «Одиссею», Тацита,  Ливия, Горация, Шекспира, Мольера и Триаду наших поэтов. Из романистов я ценю Бальзака, Диккенса и  Дюма-отца. С удовольствием читаю книги по истории, хроники, дневники и описания путешествий. В  последнее время с интересом читал Бергсона. Читаю с четырех часов пополудни до позднего вечера. 

9) Во время напряженной работы самым большим отдыхом для ума мне служит охота и вообще движение. Сплю я около восьми часов в сутки. Что касается питания, — ем, что дадут. 

Я забыл добавить, что большую часть своих романов (почти все, за исключением новелл) я писал со дня на день, отсылая написанное сразу же в печать. Благодаря этому мне приходилось в срок заканчивать то, что я начал. Но вообще этот метод требует большой внимательности, очень неудобен и небезопасен». 

Этими словами Сенкевич закончил свой ответ. 

Świat, 7/13-06-1913