Выпуск 31

Переводчики и авторы

Стихи Есенина в переводах Юзефа Лободовского

Юзеф Лободовский

Один из величайших бунтарей польской поэзии ХХ века – Юзеф Лободовский (1909-1989)  – с детства был тесно связан с поэзией российской.  Начавший учебу в 1918 году в русской гимназии в Ейске и впоследствии репатриировавшийся с матерью и сестрой в Люблин, где будущий поэт продолжил образование в гимназии им. Яна Замойского и где издал свои первые поэтические сборники «Солнце сквозь щели» (1929) и «Звездная псалтирь» (1931), он был уже хорошо знаком с русской классикой, а также с творчеством Блока, Брюсова, акмеистов,  Есенина и Маяковского.

В этот период времени он решается издать за свой счет сборник переводов русской поэзии с выразительным названием «У друзей» (U przyjaciòł), который вышел в Люблине тиражом 110 экз. Испытывавший денежные затруднения поэт смог включить в этот тоненький сборник лишь любимейшее из любимых: стихи Лермонтова, Блока, Есенина и Маяковского. За бортом остались даже Пушкин, Брюсов и Пастернак, не говоря уже о Некрасове, Волошине и Гумилеве. До конца своей жизни поэт носился с мыслью об издании большой антологии русской поэзии, однако бродячая жизнь в эмиграции не очень этому способствовала, и этот замысел остался нереализованным.

Что касается поэзии Есенина, то в сборник «У друзей» вошли переводы более тридцати его произведений (полный список париводится в конце статьи). И их выбор, и принципы перевода весьма примечательны.

Порядок размещения стихотворений отличается от хронологического. Переводчик так пишет в своих комментариях к сборнику:  «Размещение стихотворений определялось исключительно их характером. Например, стихотворения Есенина были разбиты на четыре цикла, соответствующих их теме и настроению.  Вначале – сельский пейзаж, воспоминания, идеализация села, неизбежность его исчезновения. Следующий цикл – стихи о животных. Далее – религиозно-мистические стихи, «метафизика революции». И, наконец, заключительный аккорд: Россия уходящая, предчувствующая свою погибель». Подобным образом размещаются стихи и других авторов.

О своих принципах перевода автор также делает ряд интересных замечаний: «Переводя, я не всегда соблюдал точность. Я считаю, что важнейшей задачей переводчика явяется попадание в поэтическую атмосферу произведения. Там, где педантичная точность вредит ценности произведения, не следует смущаться нарушением этого сомнительного постулата.  Особенно когда речь идет о метрике и ритме. Впрочем, это своеволие никогда не переходит в анархию.  Вот пример. В стихотворении Есенина «Я последний поэт деревни»  вторая строчка первой строфы звучит так: «скромен песен дощатый мост». Желая сохранить красивый образ в рифмующейся с ней четвертой строке  («кадящих листвой берез») и мужскую рифму, я вынужден был заменить эту метафору на другую: «dudni mostem pieśni mych wóz» («звучит на мосту моих песен воз») – таким образом, возникла другая метафора, спасшая мужскую рифму. Я счел бы это непростительным прегрешением, если бы меня убедили, что это отклонение расходится с контекстом, звучит не по-есенински».

А теперь я хотел бы познакомить наших читателей с некоторыми из переводов Лободовского, выбирая лишь те стихи, что у всех «на слуху», - те, что давно стали у нас любимыми песнями. Пусть читатели сами оценят красоту и силу этих переводов, сделанных Лободовским в молодости. Они ярко иллюстрируют тот факт, что переводы, создаваемые «по любви», всегда отличаются в лучшую сторону от переводов, делаемых «на заказ» – пусть даже талантливыми ремесленниками. 

Jam ostatnim poetą wsi mojej,
dudni mostem pieśni mych wóz.
Przede mszą pożegnalną stoję
kadzących listowiem brzóz.

Niby świeca z wosku jarego
złotym ogniem dopalam się rad, —
i księżyca drewniany zegar
moją północ wychrypi na świat.

Gość żelazny przyjdzie z tętentem
pól przestrzenią błękitną się paść.
Ziarna owsa z krwi zorzy poczęte
zgarnie, zbierze jego czarna garść.

Martwe, obce, nieczujące dłonie,
moje pieśni nie ujrzą was!
Tylko będą tęsknić kłosy — konie,
wspominając miniony już czas!

Będzie wicher ich rżenie ssać w biegu,
krążąc tańcem żałobnym wśród chat.
Wkrótce, wkrótce drewniany zegar
moją północ wychrypi na świat

1920

Я последний поэт деревни,
Скромен в песнях дощатый мост.
За прощальной стою обедней
Кадящих листвой берез.

Догорит золотистым пламенем
Из телесного воска свеча,
И луны часы деревянные
Прохрипят мой двенадцатый час.

На тропу голубого поля
Скоро выйдет железный гость.
Злак овсяный, зарею пролитый,
Соберет его черная горсть.

Не живые, чужие ладони,
Этим песням при вас не жить!
Только будут колосья-кони
О хозяине старом тужить.

Будет ветер сосать их ржанье,
Панихидный справляя пляс.
Скоро, скоро часы деревянные
Прохрипят мой двенадцатый час!

1920

Sam dla siebie więcej kłamstw nie splatam,
troski dosyć w sercu mojem chmurnem:
czemu mówią wszędzie, źem szarlatan,
czemu słynę jako awanturnik?

Jam nie zbójnik, nie grabiłem w lesie,
nie strzelałem w lochach do nikogo.
Ulicznikiem jestem i obwiesiem,
co do ludzi się uśmiecha błogo.

Jam moskiewski łobuz, psotny srodze.
W całem mieście każdy czujny brytan
moje lekkie kroki, gdy przechodzę,
słyszy zdała i szczekaniem wita.

Każda szkapa, co cierpiała wiele,
łbem znużonym szczerze do mnie kiwa,
bo dla zwierząt jestem przyjacielem, —
dola nasza równie nieszczęśliwa.

W tym cylindrze chadzam nie dla kobiet —
z namiętnością w sercu żyć niemile —
w nim wygodniej niż w najlepszym żłobie
złoto owsa głodnej dać kobyle.

Wpośród ludzi druhów ja nie złowię,
lecz to szczęścia mego nie umniejszy.
Na kudłatej szyi ogarowi
zawiązuję krawat najpiękniejszy.

I już dzisiaj z serca ból wymiatam,
rozjaśniło mi się w życiu chmurnem,
przeto jestem łobuz i szarlatan,
przeto słynę jako awanturnik!

1922

Я обманывать себя не стану,
Залегла забота в сердце мглистом.
Отчего прослыл я шарлатаном?
Отчего прослыл я скандалистом?

Не злодей я и не грабил лесом,
Не расстреливал несчастных по темницам.
Я всего лишь уличный повеса,
Улыбающийся встречным лицам.

Я московский озорной гуляка.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою легкую походку.

Каждая задрипанная лошадь
Головой кивает мне навстречу.
Для зверей приятель я хороший,
Каждый стих мой душу зверя лечит.

Я хожу в цилиндре не для женщин —
В глупой страсти сердце жить не в силе,—
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.

Средь людей я дружбы не имею,
Я иному покорился царству.
Каждому здесь кобелю на шею
Я готов отдать мой лучший галстук.

И теперь уж я болеть не стану.
Прояснилась омуть в сердце мглистом.
Оттого прослыл я шарлатаном,
Оттого прослыл я скандалистом.

1922

Nie zawołam, ani płakać będę,
minie wszystko, jak jabłoni dym.
złotolistnie letni czas uwiędnie,
moja młodość zniknie razem z nim.

Stracisz, serce, stracisz lotność ptaka,
w mocne kleszcze cię uchwyci chłód.
Już nie pójdę błądzić na bosaka
wpośród brzóz i nieruchomych wód.

Na włóczęgę mnie już nie zawiodą
ust płomienie, ni na żaden bój, —
utracona moja bujna młodość.
Oczu śmiałość, uczuć rwący zdrój.

Myśli dążeń, dziś głęboko skryte!
Życie moje, byłoż tylko snem?
Jakby konno wiosny śpiewnym świtem
przemknął w dale mój różowy cień.

Wszystko, wszystko się zakończy zgonem
cicho z klonów spływa liści miedź, —
niechże będzie to błogosławione,
co zakwita, by przyspieszyć śmierć.

1922

Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.

Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.

Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.

1922

Ponad oknem księżyc. Wicher mknie przez pola.
Pozbawiona liści srebrzy się topola.

Smutny i samotny, cichy płacz harmonji
przez błękitną przestrzeń snuje się i dzwoni.

Śmieje się i dźwięczy piosnka natarczywa.
Gdzieżeś, moja lipo, lipo moja siwa?

Jam tak samo kiedyś w święto ponad ranem
z tą harmonją w rękach szedł do ukochanej.

Dzisiaj dla swej miłej ja już nic nie znaczę.
Obcym dźwiękom wtórząc, śmieję się i płaczę.

1925

Над окошком месяц. Под окошком ветер.
Облетевший тополь серебрист и светел.

Дальний плач тальянки, голос одинокий —
И такой родимый, и такой далекий.

Плачет и смеется песня лиховая.
Где ты, моя липа? Липа вековая?

Я и сам когда-то в праздник спозаранку
Выходил к любимой, развернув тальянку.

А теперь я милой ничего не значу.
Под чужую песню и смеюсь и плачу.

1925

 

Перечень переводов из Есенина, выполненных Юзефом Лободовским

1. Błękitnik, Pieśń o chlebie, Zakręciło się złote listowie, Tak powoli brnę przez pierwszy śnieg, Sorokoust, Jam ostatnim poetą wsi mojej, Tęskno w ojczyźnie moim snom, Spowiedź huligana, Wszelką pracę szczęście pobłogosław.

2. Lis, Ta­bun, Krowa, Kobyle okręty, Sam dla siebie więcej kłamstw nie splatam.

3. Przemienienie, Nie szumi w lasach wicher chyży, Schnie powoli żółta glina, Pantokrator, Zabrzmiał mi ziemi innej śpiew, Pieśni, Miłość ma weszła w inny dzień.

4. Rosja odchodząca, List do matki, Zanuć siostro, Pieśń, Hejże sanie, O jakąż boleść w sercu mam, Ponad oknem księ­życ, Nie zawołam, Jesień wróży nam ptaków głos.

Материал подготовил Анатолий Нехай

 

 

 

 

Стихи Есенина в переводах Юзефа Лободовского

ЮзефЮзеф ЛОБОДОВСКИЙ (1909 - 1988) – современный польский поэт, автор многих глубоко лирических, визионерских и патетических произведений (18 поэтических книг), прозаик, публицист, переводчик. Участник сентябрьской кампании 1939 года, эмигрант, проведший много лет в Испании и умерший там. Его считали великим скандалистом своего времени.

БЛАГОДАРНОСТИ:

При подготовке этой статьи бесценную помощь в доступе к первоисточнкам оказали мне пани Янина Целыковская  и сотрудники Воеводской библиотеки города Люблина.  Выражаю им свою глубокую признательность.

Благодарю также доцента кафедры русицистики Люблинского университете им. Марии Кюри-Склодовской пани Людмилу Cырик (Ludmila Siryk) за ценные советы и полезную дискуссию 

Анатолий Нехай




Выпуск 31

Переводчики и авторы

  • Проблемы перевода стихотворений Чеслава Милоша на русский язык: ритмико-интонационный аспект
  • Мицкевич и Пушкин
  • Густав Херлинг-Грудзинский и Федор Достоевский
  • Виткевич и Петербург
  • О поэзии Яна Твардовского
  • Тадеуш Ружевич и Карл Дедециус
  • Десять заповедей переводчика
  • Булгаков и Сенкевич
  • «Водовороты» – забытый роман Генрика Сенкевича
  • О Паоло Статути – переводчике русской и польской поэзии
  • Вечер памяти Владимира Британишского
  • Как переводить Мицкевича? Размышления Филиппа Вермеля
  • Волколак
  • Младший книжник. О книгах, их чтении и написании
  • Милош как состояние
  • «Они жили на Верной» (прототипы Рудецких - героев романа Жеромского)
  • Переводчик Карл Дедециус – участник Сталинградской битвы
  • Детская писательница Малгожата Мусерович
  • Переводы Буниным «Крымских сонетов» Адама Мицкевича
  • Николай Васильевич Берг - первый переводчик «Пана Тадеуша»
  • Поэтический язык Чеслава Милоша
  • Марыля Шимичкова в гостях у Мехоффера
  • Встреча с Рышардом Крыницким и его стихи
  • Три альбомных стихотворения Адама Мицкевича
  • Судьба белорусских переводов «ПанаТадеуша»
  • Стихи об Ахматовой
  • В. Ф. Ходасевич и сонеты Мицкевича
  • "Завороженные дрожки" (по Галчинскому)
  • Ярослав Марек Рымкевич и Мандельштам
  • Новые переводы произведений Пушкина и Мицкевича на итальянский язык
  • Верлибры Андрея Коровина в Польше
  • Хармс и Галчинский: традиции литературной игры
  • Поэзия интересного времени
  • Улавливая дух текста
  • Заметки об Осецкой
  • Заметки о поэзии молодых
  • Шаламов сегодня
  • Саи Баба - кто он на самом деле?
  • Стихи Есенина в переводах Юзефа Лободовского
  • Деревья Адама
  • О стихах Барбары Грушки-Зых
  • Земля славян
  • Песенка о фарфоре. Вальс.
  • Николай Васильевич Берг: 200 лет со дня рождения
  • Филипп Вермель - переводчик Мицкевича
  • Лермонтов и Мицкевич
  • Авторизованный перевод стихов Шимборской
  • Римское Рождество Адама Мицкевича
  • Стихи Адама Мицкевича, обращенные к Марии Путткамер
  • Борис Пастернак и Юлиуш Словацкий: завещания поэтов