Восстанию Кронштадта предшествовали беспорядки в Петербурге. Всевозможные кризисы: топливный, снабженческий, железнодорожный— дошли там до крайности. Все бремя этих кризисов обрушилось на самую бедную массу, рабочую. Было понятно, что Советское правительство не справляется. Да и сами большевики, видя разруху и опуская руки, говорили, что теперь страну не спасет уже не только свободная торговля, но вообще ничто — ни Учредительное собрание, ни Господь Бог.

Признавая, однако, свою беспомощность и нерасторопность, большевики все равно не делали никаких уступок населению.

Между тем ввиду кризиса встали заводы и фабрики. Рабочие, оставшись без работы, митингуют. Настроение враждебно коммунистам. Принимаются решения о том, чтобы сбросить большевиков и перейти к настоящему правлению народа, к народовластию.

В этой атмосфере отходит на задний план первоначальный лозунг движения: требование свободной торговли —  и выдвигаются уже совсем иные лозунги, исключительно политические: «Долой коммунизм!»

Пусть коммунисты отдадут власть народу!

Разница во мнениях сводилась лишь к тому, что если одни требовали только свободных выборов в Советы, то другие требовали Учредительного собрания. Однако все были согласны в том, что мелкими заплатками зло устранить не удастся, что его надо лечить коренным образом.

В том же духе формулировались выводы и предложения эсеров, а также меньшевиков. Поэтому представителей этих партий начали энергично преследовать.

24 февраля остановились фабрика Лаферма, Трубочный, Патронный, Балтийский заводы. Все это огромные предприятия, работающие на армию, на каждом из них трудятся несколько, а то и десятка полтора тысяч рабочих.

 На следующий день, 25 февраля, для борьбы с начинающимся в Петрограде массовым движением образуется комитет обороны под руководством Зиновьева (Апфельбаума).

Рабочее движение вскоре переходит в самые настоящие беспорядки и волнения. Армия заявляет, что против народа не выступит. Поэтому часть войск разоружают. Ненадежным оказался даже Морской корпус (школа морских кадетов), который теперь готовил будущих красных офицеров флота. В эти дни его окружили курсанты кавалерии. После подавления беспорядков в армии начались казни.

Трубочный завод, где было принято антиправительственное постановление, закрывают. Пролетарии этого завода идут на другие предприятия, чтобы и там не дать возможности работать.

На Васильевском острове собираются толпы из 2-3 тысяч рабочих. Курсанты рассеивают эти сборища, а также и рабочие митинги.

Выступления затронули весь город. Более того, брожение охватило и значительную часть гарнизона.

На заседании Петроградского совета, состоявшемся 25 февраля, комиссар Балтийского флота Кузьмин [1]докладывает, что недовольство распространяется также среди матросов и войск в Кронштадте.

Советская власть выжидает.

Возбуждение масс растет.

Это возбуждение нашло свое выражение в прокламации от 27 февраля. Вот ее содержание:

«Необходимо радикальное изменение всей политики власти, а в первую очередь рабочим и крестьянам нужна свобода. Не хотят они жить по большевистской указке, хотят сами распоряжаться своей судьбой. Товарищи! Поддерживая революционный порядок, организованным и решительным образом требуйте: освободить всех арестованных социалистов и беспартийных, отменить военное положение. Требуйте свободы слова, печати и собраний для всех трудящихся. Требуйте немедленных свободных перевыборов всех фабричных комитетов, комитетов профсоюзов и советов. Созывайте собрания, принимайте резолюции, посылайте депутации к властям, добивайтесь выполнения ваших требований».

Власть ответила арестами и разгромом рабочих организаций.

28-го появилась социалистическая рабочая прокламация, которая формулирует требования еще более отчетливо:

«... Мы хорошо знаем, кто боится Учредительного собрания! Это те, кто уже не смогут больше грабить, кому придется еще ответить перед избранниками народа за то, что обманули народ... и вообще за все свои преступления. А потому долой ненавистных коммунистов! Долой советскую власть! Да здравствует всенародное Учредительное собрание!»

Между тем правительство, не располагая опорой в гарнизоне Петрограда, стянуло из провинции и с фронтов многочисленные транспорты и эшелоны отборных коммунистических отрядов. И за несколько дней все рабочее движение было ликвидировано. А для того, чтобы удержать население в покорности и предотвратить беспорядки в ближайшем будущем, рабочим дополнительно выдали побольше хлеба, жиров и тканей. Люди уже были настолько запуганы и терроризированы, что эту оскорбительную подачку приняли с собачьей благодарностью и покорным смирением, после чего сидели тихо. И у большевиков имелись все основания питать уверенность в том, что народ и дальше будет по-прежнему сидеть тихо.

Эти события нашли громкий и болезненный отзвук в Кронштадте, особенно среди матросов.

Дело в том, что к этому времени в Кронштадте изменилась психология военной массы. Трехлетняя Гражданская война выкачала оттуда почти весь идейно-коммунистический и до ожесточения яростный человеческий материал. Кронштадтские коммунисты искрошились и измельчали в борьбе с Корниловым, Колчаком, Юденичем, Деникиным и Врангелем. Остались большей частью «бумажные» коммунисты —  те, кто пошли в партию из страха или ради прибыли, —  ну, и не более чем малая толика настоящих, высокоидейных.

С другой стороны, позиция матросов как преторианцев большевизма давно рухнула. Этому способствовала их определенная независимость по отношению к правительству. Ведь керенщина была обязана им победой над Корниловым, а большевики —  даже самим Октябрьским переворотом, который дал им власть.

Эта неподконтрольная, суверенная позиция и некоторая критика власти — определявшаяся тем, что, как бы то ни было, матросы представляли собой наиболее интеллектуальную часть армии, — лишали их симпатий правительства.

Правительство не хочет зависеть ни от кого. Оно хочет только использовать людей, как вещь. И вот, пользуясь бунтом Кронштадта в 1919 г., оно отталкивает от себя флотскую массу, лишая ее своей исключительной благосклонности, засовывая матросов, словно обычное быдло, в застенки и убивая.

Это изменение, безусловно, повлияло на матросов, подействовало на них отрезвляюще и радикально, охладив их революционный пыл.

Преторианцами теперь вместо них становятся латыши, отчасти — разные отряды, корпусы и легионы, сформированные из пленных большой войны: чехов, венгров, австрийцев, а также из безработных китайцев, целые тучи которых во время большой войны хлынули в Россию в надежде на заработки. Однако все они играют уже более низменную и менее идейную роль, чем прежде матросы. Впрочем, и потребность в преторианцах теперь уже, по сути, отсутствует. Большевики удержались, пережив самое худшее время, и, помимо этого, создали Красную Армию, то есть перешли к планированию и реализации более нормальной жизни. А для целей непосредственной защиты правительства образовали особые коммунистические полки и части особого назначения (ЧОН), а также войска чрезвычайки. В сумме всех этих подразделений набиралось где-то около 60 000 человек.

Кроме того, кронштадтские матросы, выезжая в отпуск в разные местности и населенные пункты страны, начинают узнавать на практике, как выглядит советский строй и каково отношение власти к мужику. Здесь, на местах, они видят жестокие, беспощадные реквизиции, аресты, чрезвычайки, убийства за малейшее сопротивление, за лишь бы что... А ведь это уже их собственные семьи, не буржуйские. Они начинают чувствовать, что большевики, хоть и называют себя рабоче-крестьянской властью, но по существу — враги того самого простого народа.

Таким образом, антибольшевистский настрой у моряков уже присутствовал. А потому вести, поступающие из Петербурга, попадают на готовую, благодатную почву и вызывают симпатии к тому рабочему движению, которое охватило Петроград.

И по странной превратности судьбы, словно бы во искупление старых грехов и тяжкой вины, это движение сочувствия и симпатии началось не где-либо, а среди матросов базирующихся в Кронштадте дредноутов «Петропавловск» и «Севастополь» — именно тех, которые в 1917 г. вместе с «Республикой»[2] служили как раз главными центрами сосредоточения большевизма (тогда они стояли в Гельсингфорсе).

Вскоре движение, начавшееся на этих дредноутах, охватило весь флот, и экипажи кораблей начинают принимать политические резолюции.

В этих своих постановлениях матросы не выступают, однако против Советов, они требуют только их реформирования. Главным образом, они говорят о свободе голосования во время выборов.

Затем данное движение с кораблей переносится в сухопутную армию — пехоту и крепостную артиллерию.

28 февраля на дредноуте «Петропавловск» сообща с экипажем «Севастополя» принимается совместное постановление по вопросу о политической ситуации, которое обратило на себя внимание советской власти и вскоре стало лозунгом восстания…

Выступления в Кронштадте вызвали серьезное беспокойство у правительства.

1 марта в Кронштадт прибывает председатель Всероссийского исполнительного комитета (ВЦИК) Калинин[3], фактически президент Советской республики, в сопровождении комиссара Балтийского флота Кузьмина. Встретили Калинина с военными почестями, со знаменем и музыкой.

Он должен был лично повлиять на настроения Кронштадта. На Якорной площади собирается заранее объявленный митинг, который официально именуется собранием команд первой и второй бригад линейных кораблей. Собралось 16 000 военных и населения.

Председательствовал коммунист Васильев[4], возглавлявший Кронштадтский исполнительный комитет.

Вначале выслушали сообщения делегатов, направленных ранее в Петроград для ознакомления с ситуацией, после чего прочитали вчерашнее постановление с «Петропавловска». Против этого постановления выступили Калинин и Кузьмин. Успехом, однако, их речи не пользовались.

После чего состоялось голосование по вопросу указанного постановления, зачитанного матросом с «Петропавловска» Петриченко[5], последующим лидером движения.

Против данного постановления выступили только Калинин и Кузьмин. Шестнадцать тысяч присутствующих голосовали за него.

Митинг принял еще решение послать в Петроград делегатов, чтобы разобраться в обстановке. А именно: туда предстояло отправиться тридцати делегатам, чтобы объяснить петербургским рабочим и армии позицию Кронштадта и потребовать от петроградцев прислать беспартийных делегатов, которые бы сами изучили положение вещей в Кронштадте.

Делегация выехала, но — наивно добавляет хроникер этого восстания — в Петрограде ее арестовали, и дальнейшая ее судьба Кронштадту неизвестна.

Кроме того, митинг постановил, чтобы в связи с истечением срока полномочий Кронштадтского совета созвать на 2 марта собрание делегатов, которое должно выяснить, каким способом произвести новые выборы в Кронштадтский совет. Это собрание предполагалось организовать из представителей кораблей, военных частей армии, учреждений, мастерских и профсоюзов. На следующий день, 2 марта, такие делегаты собрались.

Коммунистов среди них было всего несколько, а кроме них — все беспартийные. Президиум избрали открытым голосованием.

Главной темой заседания являлись выборы в Совет. Собрание началось с речей коммунистов: Васильева — председателя Кронштадтского исполкома Совета и Кузьмина — комиссара Балтийского флота.

Решительно враждебная позиция обоих этих ораторов по отношению к начавшемуся движению стала причиной их ареста непосредственно на собрании. Остальным коммунистам позволили, однако, остаться, обращаясь с ними наравне с прочими участниками собрания.

Хотели, далее, заняться вопросом организации новых выборов, но тревожные (хотя и оказавшиеся потом ложными) известия о поведении большевиков в городе, а также угрозы Калинина, Кузьмина и Васильева вынуждают собравшихся немедленно организовать Временный революционный комитет с целью мобилизовать оборону города и осуществлять руководство движением. При этом, видя, что уже нет времени для нормальных выборов подобного комитета, собрание решает, чтобы существующий на данный момент президиум и стал указанным комитетом, а его председательствующий — председателем комитета.

Указанный комитет, по воле обстоятельств, стал единственной властью в Кронштадте. Ему предстояло распорядиться о проведении новых выборов в Совет. Но на это у него уже не было ни времени, ни возможности, так как ему пришлось заняться обороной.

Своим местонахождением комитет выбрал дредноут «Петропавловск».

Газета Совета [Временного революционного комитета (ВРК). — Ред.] «Известия» опубликовала список членов комитета, чтобы опровергнуть ложь правительства, которое заявило, будто в Кронштадте вспыхнула «генеральская» контрреволюция, руководимая генералами и офицерами. Из этого списка мы видим, что на самом деле члены комитета принадлежат к серой рядовой массе, а офицеров среди них вообще нет. Даже из интеллигенции всего только один представитель, учитель Орешин. На службе у комитета, однако, состояли на различных постах бывшие офицеры, но насчитывалось их совсем немного, и никакой руководящей роли они не играли.

Кронштадтские коммунисты, которых насчитывалось, правда, до 2 000, не оказали сразу вооруженного сопротивления движению, потому что настоящих коммунистов набралась едва ли горстка, подавляющее их большинство принадлежали к «бумажным коммунистам». Те немедленно вышли из своей партии и перешли на сторону нового движения.

Считанные единицы курсантов «высшей политической школы» в Кронштадте во главе с чекистом Дулькисом покидают Кронштадт и переходят из форта на форт, но нигде не могут удержаться, пока не добираются, наконец, до берегового форта «Красная Горка», которым им удается овладеть и где они остаются. Вот почему «Красная Горка» — впрочем, уже частично демонтированная — оказалась в последующей борьбе на стороне, противостоящей Кронштадту. Хотя и там, на «Горке», начинались митинги и принимались постановления присоединиться к Кронштадту. Но дело в том, что «Горка», как береговой форт, оказалась более доступна воздействию большевистской власти. 3 марта туда является сам Зиновьев с подкреплением, чтобы навести порядок.

Кроме того, часть коммунистических руководителей просто сбежала из Кронштадта из-за неуверенности в собственной судьбе, причем в их числе был и комендант крепости.

Хотя начало движения в Кронштадте действительно носило полностью мирный характер, на чем делают упор сами представители указанного движения, однако Кронштадт — это крепость, защищающая Петроград, и вместе с тем — единственная база Балтийского военно-морского флота. А ведь с момента выступления моряков его батареи и флот слушают уже не Советское правительство, а новую кронштадтскую власть. Такого положения дел правительство терпеть, конечно же, не могло — как не потерпело бы этого в подобной обстановке и никакое другое правительство.

Правда, все форты, за исключением «Красной Горки», способны вести огонь только в западном направлении. Лишь некоторые форты располагают, кроме крепостной, еще и подвижной полевой артиллерией. Но имеется флот, оснащенный могучими двенадцати-дюймовками, которых на двух дредноутах установлено целых 24. Эти орудия перекрывают весь Петербург. С суши им не было чем ответить.

В связи с этим не имеют абсолютно никакого значения наивные рассуждения хроникера этого восстания, что Кронштадт якобы вооруженной борьбы не начинал и что это Советы первыми начали бои и задушили невинный Кронштадт. Борьба есть борьба.

Просто Кронштадт, имея на своей стороне сказочные возможности, не обладал решимостью и волей к борьбе — вот и весь секрет. Ну и вдобавок у него не оказалось головы, не было подходящих людей…

3 марта на «Петропавловске» созвали собрание комитета и всех командиров-специалистов. Там решили перенести свое местоположение в город, в «Дом советов».

Есть смысл заметить, что специалисты предлагали, пользуясь пассивностью большевиков и располагая временем, начать военные действия (наступательные). Их не послушались.

Пассивность же большевиков объяснялась тем, что в Петрограде не имелось достаточного количества верных войск. Для решающей акции Троцкий собирал на периферии наилучшие отряды курсантов. А пока те не прибыли, медлил, тянул время, не совершал никаких шагов. Эта концентрация сил заняла восемь дней. И все эти восемь дней, в течение которых можно было сделать позицию Кронштадта непреодолимой и не поддающейся захвату, комитет полностью загубил своим бездействием. Гарнизон Кронштадта составлял примерно 14 000 человек, боеприпасов тут хранилось несколько миллионов снарядов. Правда, отсутствовал ледокол, чтобы не допустить пешего штурма, но имелась рота минеров, которая легко могла взорвать лед вокруг острова — по крайней мере с той стороны, откуда ожидалась атака.

Не сделали ровным счетом ничего. Комитет питал слепое убеждение, что ему достаточно только выдвинуть лозунг и положить начало, после чего вся Россия тотчас же соберется, восстанет — и большевиков сбросят сразу и везде.

В оправдание своей медлительности руководители потом говорили, что движение вспыхнуло стихийно, что восстания, строго говоря, не было, а имел место только мирный стихийный протест. Если бы действительно произошло восстание, причем заранее запланированное, то, по их словам, оно наверняка не разразилось бы в марте: достаточно было бы прождать лишь месяц, до таяния льдов, — и позиция Кронштадта куда лучше подходила бы для борьбы…

 Собрав достаточно сил, правительство направило Кронштадту ультиматум: выдать главарей и отдаться на милость властей.

Такого предложения комитет не принял и теперь решился действовать, обороняться.

Троцкий стянул огромные и отборные силы, предварительно перебив несколько тысяч солдат из местных войск, которые отказались участвовать в военной экспедиции[6].

Во главе той армии, которой ставилась задача захватить Кронштадт, поставили штабс-капитана Тухачевского, известного нам, полякам, по войне 1920 г.[7]

Относительно численности большевистских войск, стянутых под Кронштадт, у меня нет точных данных. Есть только слухи и собственные выкладки. Взвешенные расчеты указывают численность в пределах 32-36 тыс.[8] Это число кажется мне вполне правдоподобным.

Итак, инициатива теперь переходит в руки правительства и отборного штаба, полного решимости из политических соображений действовать быстро и безжалостно, а к тому еще подгоняемого в том же направлении Совнаркомом (Советом народных комиссаров, то есть министров).

В Кронштадте тем временем решились только вооружить рабочих и население в целом — главным образом для внутренней защиты города, так как солдатам пришлось переместиться на форты.

Но прежде чем прозвучат первые выстрелы, прежде чем заговорят пушки... — с обеих сторон работает радио. Коммунисты из Петрограда и Москвы агитируют на всю Россию, крича, будто в Кронштадте вспыхнула белогвардейская контрреволюция, которая вбивает нож в спину трудового народа. Кронштадт же, в свою очередь, кричит по своему радио: «Ложь! Неправда!.. Послушайте: большевики врут! Никаких генералов у нас нет! Вот наши руководители...» — и оглашают список членов комитета.

Большевики пользуются, кроме того, еще и тем, что в их распоряжении тут же, в Ораниенбауме, есть аэропланы (Чудской гидроавиационный отряд[9], а у Кронштадта их нет. И вот они ежедневно летают над Кронштадтом и бросают не те бомбы, которые взрываются, а совсем иные, которые отравляют, лишают мужества. Иными словами, бросают листовки и прокламации, провозглашая в них, что арестовали всех родственников руководителей движения, и что если у арестованных в Кронштадте коммунистов упадет хоть один волос с головы, то у всех заложников слетят головы. Далее, что Кронштадт будет захвачен и оттуда не выйдет ни одна живая душа, что руководители сбегут в Финляндию, а у обманутых красноармейских, матросских и рабочих масс не будет куда деваться, что их судьба будет жалкой и глупой и т.д. и т.п.

Наконец, Троцкий был готов.