Достоевский и Мицкевич

Произведение писателя не есть одежда, в которую рядится так называемая философия автора, оно даже не кокон формы, сплетаемый для того, чтобы в нем обрело жизнь содержание. Произведения Мицкевича и его философия пребывают в двух разных измерениях, и критика его воззрений не может повредить его произведениям. Точно так же не принижает Достоевского тот, кто отрицательно оценивает своеобразный национальный склад его принципов, которому писатель давал выход в публицистике, поскольку романист Достоевский – это кто-то иной.

«Кто-то иной?» Не вполне… Между произведением и убеждениями его автора существует связь, загадочная, весьма сложная, и поэтому нужно этими убеждениями заниматься, в надежде, что это поможет нам лучше охватить произведение. Здесь напрашивается аналогия, почерпнутая из явлений природы. Глядя на заснеженный горный пейзаж, на лыжников, на детей, лепящих снежную бабу, на блестящие на солнце ледяные сосульки, можно бы было сказать, что все эти картинки зимы – не что иное, как вода в определенном ее состоянии, что, в конце концов, это лишь вопрос температуры. Это было бы и верно и в то же время ошибочно. Впрочем, аналогия эта не вполне подходит, ведь мировоззрение (неудачное слово) не обязательно приобретает новые очертания в произведении, бывает и так, что другие слои сознания берут верх, так что акценты переставляются, и автор пишет вопреки тому, что в обычной жизни считает своими принципами. Так или иначе, от мировоззрения никуда не уйти, хотя в отношении Мицкевича удавалось иногда и уклоняться, прибегая к слову «мистика», имеющему в польском языке отрицательный оттенок, поскольку оно значит то же, что и «нежизненность». Такое его применение свидетельствует либо о чрезмерной трезвости, либо попросту лени, поскольку предполагается, что в области «мистики» человек только намучается, пытаясь что-то понять, но так ничего и не поймет, так что лучше заранее от этого отказаться.